– Я думала, у тебя выходной, – сказала Вики.
– Так и есть.
– И удивилась, когда трубку сняла Джейн.
– Я попросила ее посидеть несколько часов с мамой. Знаешь, мне все же хочется побыть вне дома хотя бы один вечер за полгода.
Вики вздохнула:
– Ну вот, опять дуешься.
– Ничуть.
– Да ладно, я слышу. Тоби, я знаю, что ты прикована к маме. Знаю, что это кажется несправедливым. Но мне-то что делать? У меня дети, от которых голова кругом. У меня работа, да еще большая часть забот по дому. Я с трудом барахтаюсь.
– Вики, это что, соревнование – кто больше страдает?
– Ты понятия не имеешь, что такое дети.
– Пожалуй, нет.
Повисла долгая пауза. И Тоби подумала: «Я не имею понятия, потому что мне никогда не предоставлялась такая возможность». Но она не могла винить за это Вики. Собственное честолюбие заставило ее сосредоточиться на карьере. Четыре года в университете, три года в ординатуре. Не было времени на романы. А затем у Элен начались нарушения памяти, и к Тоби постепенно перешла ответственность за мать. Это не было запланировано. Этот путь она не выбирала сознательно. Просто жизнь так сложилась.
У нее нет права злиться на сестру.
– Слушай, вы можете приехать к нам на обед в воскресенье? – спросила Вики.
– Я работаю.
– Никак не могу запомнить твое расписание. По-прежнему четыре ночи работаешь, три дома?
– В основном, да. На следующей неделе я не работаю в понедельник и вторник.
– О Господи! Эти дни нам совсем не подходят. В понедельник день открытых дверей в школе. А во вторник у Ханны занятия по фортепиано.
Тоби молчала и ждала, пока Вики закончит обычную литанию о своих бесконечных делах, о том, как сложно координировать расписание четырех человек. Теперь Ханна и Гейб перегружены, как и все нынешние дети, – заполняют каждую свободную минуту уроками музыки, гимнастикой, плаванием, компьютерным классом. Отвези их туда, отвези сюда, и к концу дня уже еле на ногах стоишь.
– Ничего страшного, – наконец прервала ее Тоби. – Почему бы не выбрать другой день?
– Мне правда хочется, чтобы вы приехали.
– Да, я понимаю. У меня свободны вторые выходные ноября.
– Я запишу. Только мне надо сначала убедиться, что все смогут. Я позвоню тебе на следующей неделе, хорошо?
– Отлично. Спокойной ночи, Вики. – Тоби повесила трубку и устало пригладила волосы.
Слишком заняты, мы все слишком заняты. У нас даже нет времени налаживать контакт друг с другом. Она прошла по коридору и заглянула в комнату мамы.
В мягком сиянии ночника было видно, что Элен спит. Она выглядела совсем по-детски: рот слегка приоткрыт, лицо мирное и спокойное. Порой, как сейчас, Тоби замечала легкую тень той маленькой девочки, которой когда-то была Элен, могла представить себе ребенка – с ее лицом, ее страхами. Может, она просто затаилась под леденящими пластами взрослой жизни? И появилась только сейчас, в конце жизни, когда эти слои сошли.
Тоби коснулась маминого лба, отодвинула седые прядки. Зашевелившись, Элен открыла глаза и растерянно уставилась на дочь.
– Это всего лишь я, мамочка, – сказала Тоби. – Спи.
– Плита выключена?
– Да, мама. И двери заперты. Спокойной ночи. – Она поцеловала Элен и вышла из комнаты.
Тоби решила не ложиться. Нет смысла сбивать устоявшийся ритм – через сутки ей снова предстоит ночное дежурство. Она налила себе бокал бренди и отнесла его в гостиную. Включила стереопроигрыватель и поставила диск Мендельсона. Запела одинокая скрипка – чисто и печально. Это был любимый концерт Элен, а теперь и Тоби.
На пике крещендо зазвонил телефон. Она сделала музыку потише и потянулась к трубке. Это был Дворак.
– Простите, что так поздно, – извинился он.
– Ничего страшного, я недавно пришла. – Держа бокал в руке, Тоби откинулась на диванные подушки. – Я знаю, вы пытались до меня дозвониться.
– Я разговаривал с вашей домработницей.
Он замолчал. Было слышно, что у него играет оперная музыка. «Дон Жуан». Вот так, подумала она, двое одиноких людей, каждый сидит у себя дома в компании стереосистемы.
– Вы собирались проверить истории болезни тех пациентов из Казаркина Холма, – напомнил он. – Я хотел узнать, есть ли что-нибудь новенькое.
– Я видела карту Гарри Слоткина. Хирургических вмешательств, которые привели бы к БКЯ, не было.
– А гормональные инъекции?
– Нет. Похоже, он не был включен в протокол. По крайней мере в карте об этом не говорится.
– А как насчет Парментера?
– Мы не нашли его карту. Поэтому неизвестно, были ли у него какие-то операции. Вы могли бы завтра спросить доктора Валленберга.
Дворак не ответил. Она заметила, что «Дон Жуан» затих и на том конце провода воцарилась тишина.
– Жаль, что я не могу вам ничего больше сообщить, – сказала она. – Наверное, ждать окончательного диагноза просто невыносимо.
– Были вечера и повеселее, – признался он. – Я понял, что чтение страховых полисов – на редкость скучное дело.
– Ну нет. Вы же не на это потратили вечер, правда?
– Бутылочка вина помогла.
Она сочувственно пробормотала:
– Бренди – вот что я обычно рекомендую после тяжелого дня. Честно говоря, я как раз держу в руке бокальчик. – Она помолчала, а потом опрометчиво добавила: – А знаете, я все равно не буду спать всю ночь, как всегда. Вы можете приехать ко мне, выпьем вместе.
Дворак ответил не сразу, и она, прикрыв глаза, подумала: «Боже, зачем я это сказала? Почему я говорю так, будто мне не хочется быть одной?»
– Спасибо, но от меня сегодня мало радости, – признался он. – Может, в другой раз.